Ночь. Великое переселение

Фотопроект номера: «Максим Мармур. "Райский сад былых достижений"(ВДНХ)»

Всем ночь

Сейчас я представляю собой картину Сурикова «Меншиков в Березове». Как и он, в ссылке. Он, могущественный вельможа, правая рука Петра Первого, прозванного Великим, впал в немилость у Петра Второго, не прозванного никак в виду его незначительности в историческом процессе. Так и я, свободно передвигавшаяся по Москве, России и миру, оказалась сосланной новой властью – коронавирусом Covid-19. Он тоже незначителен – размером, но он захватил власть, лютует, пытается скосить человечество, чтоб от него осталась только одна картина: «Апофеоз войны» Верещагина.

Политики, те, кто были властью еще недавно, бегут вслед за вирусом, и хоть накопили они полно всякого оружия, и танки, и пулеметы, и бомбы, которые тоже могли бы уничтожить человечество в одночасье, но весь этот арсенал превратился в громоздкий металлолом, потому что оружия против вируса нет ни у кого. Его спешно изобретают, но говорят, что надо подождать год, а то и больше. А на это время, раз по всем просторам и теснинам гуляет вирус, надо сослать людей в их дома или квартиры и держать там взаперти, пока медики, вирусологи, эпидемиологи не изобретут то единственное оружие, которое спасет человечество. А политики? А кто это такие, на что они сдались? Они любят произносить речи, грозить, штрафовать, приказывать, фотографироваться на саммитах, посылать куда-то свои войска, но пришла армия Ковид-19 и сказала: «Мы здесь власть».

Момент выбран был неслучайный. Такой зимы, как 2019-2020 на моей памяти в Москве и окрестностях не было. В январе, когда я приезжала на дачу, еще свободно, не в ссылку, на уикенд, на каникулы, жасмин, растущий возле открытой террасы, выпустил зеленые листики и начал формировать бутоны. Через неделю их прибило морозом – как сапогом наступили, одномоментно, а потом снова – плюс, апрельская погода, тут и гортензии стали раскрывать свои заготовленные на весну почки, и, дождавшись, пока раскроют, сапог мороза прибил и их. И вот сегодня, во второй половине апреля, вместо зеленых ростков - черные траурные комочки. И апрель ничем не отличается от прошедших зимних месяцев. Вот плюс четырнадцать, цветут крокусы и пролески, а завтра минус шесть, и нежные цветочки становятся как бы стеклянными, жизненные силы покинули их в борьбе за выживание. Началось это всё летом 2019 года, точнее, лета, того, что под ним подразумевается - если не жара, то тепло, или хотя бы не в той же куртке, которую носишь осенью и зимой - не было вовсе. С июля по апрель 2020-го застыло одно и то же никакое время года.

Погода была поставлена на паузу гораздо раньше, чем политики спохватились и, произнеся пафосные речи с рефреном «Это война», не рассовали всех по домам, на карантин. Карантин – это на самом деле, а риторика давно уже избегает прямых наименований, потому на привычном уже политкорректном языке это называется «самоизоляция». «Само-» - не значит, что изолируешься сам, по доброй воле. Люди же несознательны, и между угрозой жизни, когда спасение в том, чтобы поставить жизнь на паузу, и продолжением жизни, выбирают последнее. Угроза, от которой нужно прятаться, в недавней и кое-где длящейся истории выглядела иначе: летят снаряды, бомбы, пули, сверкают штыки – скорее в убежище, если не удалось бежать, куда-нибудь в мирную жизнь. И мирную эту жизнь успели изрядно разбавить принесенным на подошвах несчастьем и едва сдерживаемой эпидемией озлобления. Угрозой стало террор. А пандемия, зомби-апокалипсис – это же кино, фантазии, не реальность вовсе. Вирус невидим. Он не живой и не мертвый, вернее, легко переходит из состояния мертвеца в атакующего воина. Это тот самый зомби и есть. Но можно же ходить пустынными тропами, куда не добираются воины, поскольку поселились не в пейзажах, а в человеке, и бороздят его, бурят скважины, закупоривают ходы, как сам человек поселился на земле и стал добывать из нее нефть, заливать асфальтом и бетоном – хозяин! А Ковид-19 объявил себя хозяином человека. Теперь – кто кого. Война.

Прямо сейчас, в долгожданном прежде апреле, ветер, который гонял, как ошпаренный, то в одну сторону, то в другую, пригнал снег. Потому я и - копия «Меншикова в Березове», что тоже в шубе, в изоляции, в избе, хоть эта изба и отличается от той прогрессом цивилизации, гордостью человечества. Бойлер, стиральная машина, холодильник, интернет. Электричество, само собой – основа цивилизации. Не дай бог, с ним что случится – цивилизация тут же и кончится, вместе с виртуальным миром, в который все постепенно переселялись, а тут, из-за вирусной изоляции, произошла сингулярность. Только виртуальная жизнь теперь и есть, от прежней остались некоторые клочки: еда, сон, короткие перебежки, для каждой из которых нужно обоснование: в ближайший магазин, в аптеку, выгулять собаку, у кого есть, или взять напрокат у соседа. А так – по дому, кто-то, как я, еще и по саду, подобно ветру, снующему то туда, то сюда. Я решила пережидать карантин на даче, поскольку быть запертой в московской квартире еще хуже. Как пишут некоторые, «лучшим местом в моей квартире стал балкон». У кого-то и балкона нет.

В изоляции все придумывают себе развлечения. Одно из них – созданная в фейсбуке группа «Изоизоляция». Берется какая-нибудь картина и делается ее аналог из подручных средств - кто наряжается в вермееровскую «Девушку с жемчужной сережкой», кто изображает героя картины Густава Курбе «Отчаявшийся», и Пиросмани есть, и Доре, и Да Винчи, и даже Пикассо – кому-то удалось сделать свое лицо кубистическим. Да чуть не вся мировая живопись уже там оприходована. И люди удивляются, пишут: «никогда ни у одной моей записи в фейсбуке не было такого количества лайков, как тут, когда я стал картиной».

Да, живопись пережила новое рождение, долгие века ее благоговейно рассматривали, затем пародировали, профанировали, теперь превращают краски в плоть и кровь. Я не стала позировать камере телефона в виде Меншикова в Березове - выбрала для себя другую картину, где нет людей, как нет их больше нигде в подлунном мире, если не знать, что гигантские Стоунхеджи, ну или бретонские мегалиты в Blow-Up, как раз и спрятали человечество подальше от глаз Ковида. А Ковид – это такой сплошной глаз с колючками, как увидит кого – впивается.

Моя картина – Лунная ночь на Днепре Архипа Куинджи. Днепра у меня под рукой нет, а Луна, небо, облака, домики, в одном из которых и ночью горит свет, есть. И я ложусь спать незадолго до рассвета, ночь – моя. И мне часто хочется ее сфотографировать, но знаю, что не получится. Чтоб фото выглядело, как ночь, снимать надо вечером, пока небо еще немного подсвечено. Иначе – просто белесый кружок на черном фоне. Но есть Куинджи.

С какого-то моего раннего возраста дед стал водить меня в свой выходной в Третьяковскую галерею. Там мне открывался целый мир, и я ждала встречи с этими, уже наизусть знаемыми картинами, всю неделю. В музейном магазине дед покупал открытки с репродукциями картин, я вставляла их в толстый синий альбом (теперь таких и не существует, небось, специально для открыток) и рассматривала. Но открытки никак не заменяли общения с самими картинами. Я спрашивала у деда, кто такая боярыня Морозова, почему у нее такое гневное выражение лица, почему она держит два пальца вверх, куда ее везут, но как это всё объяснишь маленькому ребенку? Слова, тем не менее, запоминались. Раскол. Ссылка (про Меншикова). Казаки и турецкий султан. Неравный брак. Арестанты (Всюду жизнь). Всё это было непонятно и интересно, как если бы то была абстрактная живопись, которую надо растолковывать. И я тянула деда к Лунной ночи, перед которой могла стоять бесконечно долго.

Она не сообщала новых слов, но она считывала мои чувства, а я – ее. Мы взаимодействовали. Волнение невидимости, неизвестности, тайны, одиночества, которое сообщает ночь, потому что только там ты находишься наедине с пространством, частью которого являешься, а может, ты существуешь отдельно, и это поединок. Быть наедине и хочется, и страшно. В тайну не терпится проникнуть, но она непроницаема, поскольку отделена границей, которую перейти можно только в одну сторону, обратно не вернешься. Откуда знаешь? Просто чувствую.

Луна на картине не нарисованная, настоящая, она как фонарь, который выхватывает тебя в темноте, а кто за этим фонарем – неизвестно. Луна притягивает к себе, так, что внутренне взлетаешь к ней, а потом отталкивает, и так же внутренне падаешь. Хотя, что значит «внутренне», ничего, кроме этого внутреннего и нет, только нарост на нем – тело, которое укутывают слоями одёжек, суют в рот ложку с чем-то полезным, но противным, для самой себя ничего этого нет. Вкусное – конфеты, мороженое – оно тоже для внутреннего, для его успокоения, услаждения. Но всё, что «тело» - это всегда вместе с другими и всегда при свете, солнечном или электрическом.

От Солнца внутри расцветают цветы, в нем есть ясность и уверенность в реальности окружающего, Солнце высвечивает тела, днем внешнее бодрствует, а внутреннее снабжает его дыханием, а само лишь переливается разными красками, впитывая солнечный нектар. Электрический свет – любимый. Нами, человечеством, созданный, свет культуры, цивилизации, уютный, локальный, его можно включить и выключить, сделать ярче и слабее по своему желанию. Но Луна всё меняет. Она снимает одежды, стирает краски; перегородки, которыми мы себя защищаем от бескрайности, бесконечности, исчезают. Всё, чем себя отделяешь и определяешь с Солнцем или лампой, гаснет. Вон темные силуэты домов у Куинджи, в одном тускло светится окно, вон застывшая мельница, но это наше воздвиженье задвинуто в темный чулан, пока Луна возвращает всё к «заводским настройкам»: ничего нет, кроме тебя и космоса, неба, Вселенной. Вода (неслучайно она тут и у Куинджи) подчиняется Луне, приливами и отливами, она единственная светится, когда всё остальное погружено во мрак. Значит, ты, Луна на небе и вода как основа жизни. Так в чем смысл твоей жизни? Можно без слов, главное – чтоб ты сам это знал. И выполнял.

Другие картины - допрос (Петром Первым своего сына), люди в зарешеченном вагоне, гора черепов в «Апофеозе войны», утро стрелецкой казни, Иван Грозный убивает своего сына – это социум, такой же, как всегда, но ты – это только ты. Вот что говорит Лунная ночь Куинджи.

Да, я сейчас Меншиков в Березове, в ссылке, в так называемой самоизоляции, но это не отменяет вопроса Луны: без условий и обстоятельств, кто ты, с чем, куда? Куинджи – грек, у античных греков Луна – Геката, богиня магии и колдовства, и сейчас это колдовство совершается, человечество растеряно, унижено, уязвлено. Оно уже не может поступать, как во времена средневековой чумы или проказы, от которых остались выражения «как зачумленный» и «как прокаженный» - когда от тебя шарахаются, когда перестаешь быть человеком, а только носителем зла. Человечество не может поступать так, как век назад, во времена «испанки»: скрывать, потому что война, закрывать глаза на пандемию, потому что война только что кончилась, разворотив все социальные конструкции, а спасения от вируса все равно нет. Но вскоре его нашли. Сейчас мы не можем позволить себе потерять треть или половину населения, как тогда, потому что каждый – человек, не зачумленный и не прокаженный. И воюют не люди с людьми, а люди с невидимым злом, с колдовскими чарами.

На фронте – медики, сражаются, гибнут сами, не успевают хоронить, много жертв, еще больше раненых. И похороны – не такие, как было принято, с торжественными проводами каждого, теперь – конвейер. Ни театров, ни фестивалей, ни полных стадионов, ни ресторанов – цивилизация уже дала сбой. Всем ночь. Тем, кому жизнь была трудна – она стала невыносима до степени «выть на Луну», и это большинство, помощи ждать неоткуда, только сам, наедине с Луной. «Внутреннее», накопившее в себе достаточно сил и смыслов, держится. В тылу теперь комфортнее, чем в войну и чем в концлагере - хоть и называют это «цифровым концлагерем». Но одинокие старики, пережившие войну в детстве, говорят, что тогда было лучше, можно было сидеть за одним столом, пусть всего лишь с кусочком хлеба, обниматься, держаться за руки, вместе веселее, «на миру и смерть красна». Сейчас – наедине с Луной. Всем ночь. И неизвестно, когда и чем она кончится.

Будущее, которое всё не наступало («нет образа будущего»), пришло, будущее, которого боялись (атомная война, терроризм, цунами-вулканы-землетрясения) пришло без ожидавшихся спецэффектов. Бедствия учащались, но с ними удавалось справиться – человечество же стало сильным как никогда. Будущее пришло невидимкой, мириадами глазков с шипами, различимых только под микроскопом. И единственное спасение – изоляция, наедине с Луной.

Великое переселение

В ХХ веке началась вторая эпоха (первая была в 4-7 вв. н.э.) великого переселения народов. В начале века народы Российской Империи переселились в ад, который отверзла революция. В Европе свой ад, открытый Первой мировой войной, «великая депрессия» в США, ад нацистско-фашистский – это были торнадо, массово перемещавшие людей в эмиграцию, эвакуацию, на фронт, в лагеря смерти, на тот свет. После Второй мировой, оправившись от потрясений, Европа и Америка вздохнули, а в СССР началась оттепель. Это было переселение в мир, который жил будущим. Улетал в космос, верил в чудеса, освободился от страха, жизнь улучшалась с каждым днем, советские люди переселялись из коммуналок в хрущевки, а во Франции в 1980-е люди выбрасывали на помойку работающие холодильники и стиральные машины, поскольку появлялось новое, модное, и были деньги это купить. Все прошли, каждая страна по-своему, через 1968 год, когда новое дыхание потребовало обновления политических институтов и провозгласило новую ценность: жизнь человека важнее общественного и государственного блага. Из мира подданных, государственно полезных и бесполезных, должных и обязанных, все переселились в мир свободных индивидуумов, с приоритетом прав человека над «интересами государства».

Тут и зародилась биополитика – контроль над телами, а не только над душами, поскольку «тела» нарушили свои традиционные маршруты, собираясь миллионами на природе, на рок- и фолк-фестивали, ударились в массовый туризм, люди из благополучных стран поехали помогать собратьям в неблагополучных, те стали перебираться из своих несчастливых государств в счастливые, в общем началось броуновское движение.

Эйфория свободы длилась не очень долго, потому что на ее пути стали возникать препятствия. И вовсе не того рода, которые по привычке ожидались. Ожидалось, что СССР или США начнут ядерную войну. Или, как обычно, поставят под ружье, отправят на бойню в чужие края, насаждать коммунизм или демократию, а позже – «принуждать к миру». Под ружье, конечно, ставили, но загонов становилось только меньше, стены падали одна за другой: железный занавес, Берлинская стена, колючая проволока соцлагеря, и наоборот, развивалась массовая авиация, которая быстро доставляла любого, куда ему заблагорассудится, и везде его ждали отели, все более комфортабельные и многозвездные. Звезда – одно из ключевых слов этого периода. Звезды эстрадные, теле-, кино-, рок-, поп-, мишленовские, интеллектуалы-звезды – в общем сплошное звездное небо. Небом стал экран.

А беды начали приходить с неожиданных сторон. Свободу и права почувствовали не только жители первого и (позже) второго мира, но и третьего, которым «первый» и «второй» распоряжались как своей собственностью. Те самые неблагополучные страны, которым понемногу помогали, и врачи без границ, и волонтеры, и всевозможные фонды, и принимали у себя беженцев и мигрантов оттуда, но при этом воевали, бомбили, делали своими колониями, и вдруг начали приходить ответы. Вернее, заявления: мы не согласны быть третьим миром – третьим сортом, и мы заставим вас считать нас равными.

Терроризм вернул страх в страны, которые о нем давно или недавно позабыли. 11 сентября 2001 г. стал самым масштабным терактом, с тех пор почти 20 лет Европе и Америке пришлось быть настороже. Теракты 19 века, как и 20-го - битого, но все еще представлявшего классический мир - были направлены на политиков: царя, принца, премьер-министра. Теракты 21-го целились в свободных индивидуумов, которым пришлось отдать часть своих прав и свобод государству в обмен на безопасность.

Но теракты оказались не единственным препятствием на путях разнежившегося индивидуума. Он стал страдать от одиночества (атомизация это предполагает), депрессии (поскольку психика, не занятая выживанием и не обремененная социальными страхами, становится хрупкой), СДВГ (синдрома дефицита внимания и гиперактивности), и не только у детей, СХУ (синдрома хронической усталости) из-за увеличившихся нагрузок. Формально рабочее время только уменьшалось в этот период, автоматизация предполагала и вовсе «освобождение рук», а компьютеризация – еще и головы. Но результат получился обратным: стресс гонки, нехватки времени, боязнь увольнения при постоянном сокращении штатов, гиподинамия, поскольку ноги «освободились», как прежде руки. Тогда возникли фитнесы, а вместе с путешествиями и подорожанием всего, что хочется и «положено» иметь среднему классу, класс стал бешено зарабатывать деньги, выбиваясь из сил. Все эти психологические и психические недомогания стали массовыми.

Кроме того, на свободного индивидуума стала часто нападать Земля. Землетрясение и цунами 15 метров в Японии привело к аварии на атомной станции Фукусима (2011 г.), погибло 20 тысяч, радиация надолго заразила воду и почву. В двух крупных землетрясениях в Иране (1990 и 2003) погибло порядка ста тысяч человек. Цунами 2004-го г. в Индийском океане - в нескольких странах, от Индонезии до Таиланда, погибло 300 тысяч человек. Аномальная жара во Франции в 2003 г., унесшая 15 тысяч жизней, а в России - в 2010-м (количество жертв не называлось), в Австралии – небывалые пожары, потом наводнение в конце 2019 г. Плюс символическая катастрофа: сгорел Нотр-Дам. Это переживалось не менее сильно, чем массовые бедствия. Собор хоть и перестраивался и достраивался на протяжении веков, но с 1163 года стоял символом христианской эры (там и Терновый венец хранился), Парижа, Франции, которые, в свою очередь, на протяжении многих веков тоже были символом культуры, цивилизации, мечты, хотя на сегодняшний день это уже не так.

Вот что помнится, и этого уже много. И вот, 2020-й открылся новой напастью – коронавирусом. И только тогда, весной 2020-го, свободный индивидуум перестал существовать как социальное явление.

Возможно, публичное пространство надолго останется токсичным, и выходя в него, люди будут надевать скафандры. Они, как и предыдущая одежда, будут дорогими, дешевыми, модными, классическими, зимними, летними, и эти одеяния никому не будут казаться странными. Все будут выглядеть как космонавты, будто только что прилетевшие на Землю или, напротив, собирающиеся с нее отплыть в космос. Ничего особенного: ходили же в расшитых камзолах и платьях до полу с корсетами и декольте, а теперь носят брюки, шорты, майки, свитера и пиджаки. Так прижилась бы и любая другая мода.

Бесконтактность, переход в онлайн, стали доминирующей тенденцией 21 века, а коронавирус спровоцировал сингулярность: только виртуальная жизнь. И когда карантин сойдет на нет, эффект давнего фильма Карпентера «Нечто» станет реальностью. Напомню, на полярной станции ученые достали из вечной мерзлоты нечто (примем это теперь за вирус), что стало поселяться в людей, превращая их в монстров-убийц. Нечто принимало человеческий вид, и все смотрели друг на друга с подозрением: настоящий это член экспедиции или смертельно опасный монстр, маскирующийся под человека?

Встречаясь после карантина, друзья, коллеги, знакомые не будут уверены, что те – не носители вируса, который, как известно, чрезвычайно заразен и для многих смертелен. Дистанция два метра станет новый этикетом общения. Никаких объятий и поцелуев. Никаких романтических историй. Никаких поездок. Разве что всем переболевшим (как раз обсуждается в ООН) будут выдавать справку недельной годности о том, что у них есть антитела, и им можно пересечь границу или поздороваться за руку. Мы постепенно переселяемся в мир, где тело – помеха, угроза. Чужое – как источник заражения, и свое – как потенциальный убийца «я». Я и тело расходятся. «Я» – это мысль, чувство, голос, изображение, язык, текст. Тело – ненадежный и даже вредоносный носитель «я». Если не другое тело угробит твое вместе с драгоценным «я», то разверзшаяся земля, восставший океан, пожар, наводнение, взбесившийся климат, болезни, да и сам запрограммированный срок жизни. Но жизнь – это же не только и не столько жизнь тела, это жизнь «я», которое учится жить отдельно.

Еще есть каратели, посланники Большого Брата, которые могут арестовать и убить – потому что им мешает твое «я», но оно им неподвластно, их добыча – твое тело. Всё та же биополитика. От всех этих многочисленных угроз «я» переселяется в бестелесный мир, в котором оно может жить вечно. По крайней мере, долго. «Vita brevis – ars longa», - гласит латинская поговорка, но сегодня искусство – это любое запечатленное проявление любого человека. Страничка в соцсети, видеозапись, текст, инсталляция, перформанс. Даже если проявления эти никому не интересны, они есть, и «я» обретает бессмертие фактом своего запечатления в пространстве.

«Я» тоже подвержено атакам, «я» страдает, как и тело, но оно переселяется в облако, где будет парить если не вечно, то долго (ars longa), его не догонишь, а тело цепями гравитации приковано к земле. В открывающуюся эпоху ему бежать некуда. Ковид-19 закрыл границы, ввел пропускной режим, всех переписал, запечатлел на городские камеры – тело теперь под полным контролем.

Вопрос, как будут развиваться взаимоотношения «я» с телом. Тело – пленник своих неотменимых потребностей и условий места, где оно находится в данный момент, в этом смысле оно – часть «коллектива тел», с которыми разделяет общую участь. «Я» - пленник тела, но скоро у него начнется борьба за независимость. В карантине «я» как бы разделилось с телом: тело сидит в заточении, «я» «ходит» в театры, на лекции, ездит в «путешествия на диване», выпивает в виртуальных барах с компанией, отмечает дни рождения с родными по видеосвязи – всё это уже было, как одна из опций, но теперь она – единственно возможная. Карантин, в той или иной степени строгости – надолго, и «я» будет искать возможностей своей автономии.

Даже когда тело начнет свободно разгуливать в скафандре или предъявлять полученный qr-код о наличии антител или коронаотрицательных тестов, когда оно будет шарахаться от всех, кто приблизится больше, чем на два метра, когда во вновь открывшихся ресторанах оно будет сидеть за одиноким столиком, «я» будет им тяготиться. И продолжит свой курс на размежевание, то есть перестанет быть единым целым со своим обременителем. Пандемия обострила этот процесс, но он шел и так: психологически «я» переставало быть принадлежностью тела гражданского (по паспорту) и видового (человечества, отдельного от остального сущего) – экологическое сознание, веганство, восприятие животного мира как часть своего ареала.

«Люди будущего» будут приходить в прошлое, как это было всегда: те, у кого уже был весь цивилизационный набор, приезжали к аборигенам, которые не знали, что такое электричество, канализация, водопровод, высокая кухня. Аборигены же, попадая мир людей будущего, дивились изобилию и чудесам прогресса. Теперь людям будущего дикарями будут казаться те, кто лезет обниматься и целоваться, протягивает руку, подходит близко и трогает лицо. И все без масок, перчаток и скафандров.

Народов как коллективного «я» почти не осталось, тела теперь тоже отслеживаются по одному, где бы они ни находились. Им, может, и хотелось бы стать невидимками, но увы. Назревающей новой эре предстоит со всем этим разбираться, пандемия, не страшнее чумы и испанки, тем не менее, станет ее детонатором.

апрель 2020

© Текст: Татьяна Щербина

© Фото: Максим Мармур